Проблема преодоления экономического отставания и модернизации развивающихся стран. Южная Азия — экономическая модернизация Проблемы модернизации стран юга

СТРАНЫ АЗИИ И АФРИКИ: ПРОБЛЕМЫ МОДЕРНИЗАЦИИ. История 11 класс ГОСУДАРСТВА «ЮГА» ИТОГИ ПЕРВЫХ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ Государства ЮГА отставали в своем развитии -Ускорение развития и преодоление отсталости; -Решение задач модернизации(успехи); НО 70 государств не обеспечивали физического выживания людей. ТРУДНОСТИ В МОДЕРНИЗАЦИИ С переходом к информационному об-ву шло развитие наукоемких отраслей повышение цен на готовую продукцию.  Рост численности населения стран Азии и Африки. (1,3 млрд. -Китай, 1 млрд.Индия) безработица 50%, отсутствие образования и квалификации, падение уровня жизни, обострение всех видов противоречий, уход зарубежных инвесторов. ЖЕРТВЫ ГОЛОДА ОСОБЕННОСТИ МОДЕРНИЗАЦИИ В СТРАНАХ СОЦИАЛИЗМА С 90-х годов прекратилась поддержка России,  Западные государства не вкладывали финансовые средства в их развитие,  Произошла смена власти, сопровождающаяся гражданской войной, конфликтами, что затормозило процессы модернизации,  В Китае, Северной Корее, Вьетнаме утвердилась социалистическая система, что породило большие трудности, НО Китай и Вьетнам перешли к рыночной экономике. Китай-развивающееся государство.  НА ПОСАДКЕ РИСА КИТАЙСКИЕ ГОРОДА СДЕЛАНО В КИТАЕ НОВЫЕ ИНДУСТРИАЛЬНЫЕ СТРАНЫ ЮГА.  Сингапур и Гонконг-наличие дешевой рабочей силы развитие современной высокотехнологичной промышленности, работающей на экспорт;  Южная Корея и Тайвань (колонии Японии) -запрет забастовок, раб. нед. 54 часа, помощь США, продуманная налоговая политика среднеразвитая страна. СИНГАПУР ТАЙВАНЬ ИСЛАМСКИЙ МИР  Источник развития- нефть (Ливия, Саудовская Аравия, Кувейт, Ирак, Иран, ОАЭ,  Идет широкомасштабная модернизация НО мешают военные конфликты, местные традиции. Средства от продажи нефти идут на модернизацию. ЗАКРЕПЛЕНИЕ:     1. Какие модели модернизации, избранные странами Азии и Африки, вы знаете? 2. Раскройте итоги развития азиатских стран социалистической ориентации и государств, осуществлявших модернизацию с учетом исторических традиций народов. Сравните эти итоги, определите эффективность принятых моделей развития. 3. Какую роль играл традиционализм в модернизационном процессе у государств «Юга»? 4. Назовите особенности модернизации в исламских странах Ближнего Востока, Северной Африки. Чем объясняется подъем исламского фундаментализма в этих странах СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ   Основная Загладин Н.В. Всеобщая история. Конец XIX - начало XXI в./ Н.В. Загладин. - М.: ООО «ТИД «Русское слово» — РС», 2010. - С. 330-372.         Дополнительная Всемирная история - Новейший период (1939-2007 г.) Интернет ресурс: http://www.ukrmap.kiev.ua/index.php?id=716&lang=ru Ланьков А. Модернизация в Восточной Азии 19452010. Интернет ресурс: http://www.polit.ru/lectures/2010/03/11/lankov.html Страны Азии и Африки в ХХ веке Интернет ресурс: http://www.iaas.msu.ru/projects/prog_cours/pro g1.html

Модернизация - собирательный термин, характеризующий различные аспекты перехода от традиционного к индустриальному обществу, а также поступательную эволюцию форм самого индустриального об­щества. Процесс модернизации носил комплексный характер и вклю­чал формирование капиталистической системы общественного про­изводства, основанной на индустриальной технологии и частном пред­принимательстве, расширенном производстве и переходе от вещного богатства к капиталу, распространение адекватных форм производ­ственного и личного потребления, доминирование классовой формы социальной стратификации, образование либерально-демократичес­кой государственно-правовой системы, в том числе широкого партий­ного спектра и электоральной модели массового политического пове­дения, рост урбанизации и создание духовной среды, основанной на дифференциации и индивидуализации ценностных ориентации, секу­ляризации и рационализации общественного сознания, переход от мировоззренческого знания к науке, от ценностной рациональности к утилитарной «целерациональности». Различаются отдельные формы модернизации: органическая модернизация (является результатом эволюционного развития общества, сбалансированного изменения всех сфер общественного сознания и бытия; вектор такой трансформации идет «снизу», процесс носит естественный, объективный характер); неорганическая модернизация (основана на модели «догоняющего развития», осуществляется «сверху», главным образом за счет целе­направленных реформ, ускоренного развития отдельных сфер индус­триального производства, переноса отдельных элементов либераль­ной государственно-правовой системы; процесс носит несбалансиро­ванный, во многом искусственный характер, сопровождается обострением противоречий между привнесенными и традиционными формами общественных отношений, локализуется в нескольких оча­гах и не приводит к формированию целостной общественной модели); первичная модернизация (модернизация в странах «старого капитализма», охватившая период от эпохи Реформации до промышленной революции и характеризующаяся преемственностью в развитии об­щественных форм, их сбалансированностью, органичностью); вторич­ ная модернизация (спровоцированная «внешним вызовом» модер­низация в странах «молодого капитализма», начавшаяся на рубеже ХIХ-ХХ вв. и носившая неорганический характер).

Проблемы модернизации социально-экономических структур стран азии и африки

Человече­ское содружество в целом и азиатско-африканский мир в частности остаются и по сей день в рамках Нового времени, т. е. той историче­ской эпохи, которая началась в XVI-XVII вв. и была отмечена в формационном (политэкономическом) плане складыванием и утверждени­ем мировой капиталистической системы (МКС), а в социокультурном (ментальном) плане - рождением новой, «западной» цивилизации.

Современ­ный постиндустриальный мир сохранил черты классического капитализма XIX в. МКС создавалась прежде всего как экономическая система, где произ­водственные и рыночные связи играли определяющую роль. В этом качестве она существует и сегодня.

Нынешняя цивилизация первоначально сложилась в Европе, но затем распространилась по всему миру, хотя степень адаптации к но­вым мировоззренческим установкам традиционных обществ в различ­ных регионах оказалась неодинаковой. Современные философы и востоковеды в целом достаточно близки в определении характерных черт существующей на протяже­нии последних 300 лет социокультурной системы. Прежде всего они отмечают ее техногенную основу, иными словами - приверженность к систематическому применению научных знаний в производстве, ве­дущую к ускоренному обновлению техники и технологий. В подобной цивилизационной среде первостепенное значение приобретают иннова­ции как важнейший показатель постоянного развития и непрерывной трансформации экономических, социальных и политических субструк­тур.

Характерное для традиционных обществ мед­ленное и экстенсивное развитие сменяется интенсивным; значение усилий, направленных на пространственное расширение владений, сферы воздействия или зоны контактов, заметно убывает, на первое место вы­ходит выигрыш во времени, о чем напоминает известный афоризм: «время - деньги».

Иными словами, сама эпоха Нового времени, видимо, близка к завершению, что и позволяет подвести итоги пути, пройденного стра­нами Азии и Африки на протяжении XVI-XX вв. обрыв естественно исторической эволюции и насильствен­ное - в разных формах - вовлечение народов Востока в МКС и их приобщение к техногенной цивилизации. Смысл происходившего мож­но характеризовать как процесс модернизации азиатско-африканского мира.

Существуют разные подходы к оценке этого процесса. Их можно свести к трем основным.

Один из них был сформулирован в советской историографии 40-50-х гг. Суть его заключалась в том, что в стра­нах Востока в доколониальную эпоху уже появились зачатки капита­лизма, однако начавшаяся европейская экономическая и политическая экспансия помешала развиться новым производственным отношениям и обрекла колониальные и зависимые страны Азии и Африки на дли­тельный застой и отсталость. «Вовлекая колонки в орбиту мирового рынка, капитализм в то же время тормозил их экономическое разви­тие, придавал ему однобокий и уродливый характер». «Важную роль в замедлении темпов социально-экономического разви­тия сыграло закабаление некоторых стран Азии и Африки в новое вре­мя колониальными державами». Там же отмечается, что несколько стран Дальнего Востока попытались закрыться от внешнего мира, спа­саясь от «европейских хищников». Но «пресловутое «закрытие» не смог­ло спасти дальневосточные государства от дальнейшего отставания по сравнению с передовыми странами Европы».

Другой подход был предложен западными либеральными учены­ми после второй мировой войны. Под общей руб­рикой «Теория модернизации». Основу разработанной парадигмы со­ставила идея о неизбежности и благотворности преобразования разви­вающихся стран в общества западного типа. Рассматривая первые как олицетворение прошлого, а вторые в качестве реализованного иде­ала прогресса, приверженцы этой идеи стремились показать, что мо­дернизация представляет собой определенный тип стадиальных изме­нений, вызванных индустриализацией к урбанизацией, развитием ин­ститута частной собственности и предпринимательской деятельности, распространением грамотности и средств коммуникаций, внедрением правового сознания и демократических форм политического устройства. По их мнению, странам Востока, единственную возможность выхода из состояния векового застоя, традиционности и консерватизма. Соот­ветственно усилия Запада по насильственной трансформации («вестернизации») остального мира, какие бы формы они ни принимали, рас­сматривались лишь как объективное благо.

В последние десятилетия появилась и третья интерпретация про­цесса модернизации стран Азии и Африки. По замыслу ее первых ав­торов- леворадикальных западных исследователей, она должна была избежать «марксистского догматизма» и одновременно противостоять «идеалистическим» взглядам «академического истэблишмента». «Мы убеждены, - писал один из них, - что серьезным и опасным заблуж­дением в большей части литературы по проблемам социального развития является прежде всего то, что современные неевропейские обще­ства рассматриваются в основном как статичные, кратко говоря, тра­диционные и им уготовано оставаться такими до той поры, пока их не воскресит контакт с Ее величеством современной европейской цивили­зацией, особенно с ее технологией, которая и модернизирует эти от­сталые общества».

В основу новой концепции положена идея о противоборстве двух общественных систем («мировых империй»). Одна из них силой политического диктата объединяла разнородные докапиталистические об­щества, другая выступала как некое мирохозяйственное единство, «ми­ровая экономика». Их столкновение привело в конечном итоге к по­глощению первой системы второй в рамках единого организма, состоя­щего из стран Запада в качестве центра системы и стран третьего ми­ра - ее периферии. Наиболее значимым итогом этого процес­са следует считать изменение направления исторической эволюции стран, составляющих периферию МКС, что нашло свое отражение в их развитии по пути «периферийного капитализма» и в их приобщении к техногенной цивилизации.

Основные этапы в процессе модер­низации Востока. До последнего времени начальным рубежом рас­сматриваемой исторической эпохи в советской историографии призна­валась Английская буржуазная революция середины XVII в., «поло­жившая начало торжеству капитализма в Европе». Изменение концеп­туального подхода к определению содержания нынешнего этапа все­мирной истории и отказ от известного истматовского постулата о пря­мой зависимости надстройки от базиса позволяют поддержать ученых, предлагавших принять за исходный рубеж эпохи великие географичес­кие открытия конца XV в. - начала XVI в. Их историческое значение состоит, в частности, в том, что они дали начальный импульс к созда­нию МКС.

I . Первый этап, охватывающий, по мнению автора статьи, первые два столетия Нового времени, отличается тем, что в сложившемся противостоянии двух различных общественных систем возможности воздействия новой техногенной цивилизации еще явно ограничены. Ми­ровой рынок в XVI--XVI! вв. только начинает складываться и потому также не в состоянии заметно влиять на воспроизводственные про­цессы в странах Востока.

II . На втором этапе (XVIII в. - 70-е гг. XIX в.) ситуация стала за­метно меняться. Все более усиливающееся превосходство западного ми­ра над восточным в экономической, политической и научно-технической сферах человеческой деятельности сделало возможным постепенное включение традиционных обществ Востока в сферу влияния мирового капитализма. Большинство стран Востока оказалось на различных периферийных орбитах МКС, став в конечном итоге источниками сырья и рынками сбыта для западных держав. Периферийное положение стран Востока определялось не только их ролью на мировом рынке. Они испытывали возраставшее политическое и культурное воздействие центра системы. Если на первых стадиях инкорпорирования политическая система ази­атских и африканских обществ еще сохраняла черты «восточной дес­потии», то в результате последующий эволюции она стала обретать ха­рактер колониального или полуколониального режима.

III . К концу XIX в. процесс включения стран Востока в МКС в целом закончился и начался третий этап Новой истории, характеризующийся их устойчивым функционированием вплоть до 60-х гг. XX в. в каче­стве периферийных компонентов техногенной цивилизации и мировой экономической системы. По­вторение в той или иной степени исторического опыта Запада, о ко­тором речь шла выше, и сохранение значительного разрыва в уровне развития с передовыми индустриальными странами, составляющими центр мировой системы, - с другой.

IV . Развитие событий в последние десятилетия XX в. позволяет гово­рить о начале нового, четвертого этапа процесса модернизации. Он отмечен усилением кризисных явлений цивилизационного порядка и одновременно все более активными усилиями стран Востока, направ­ленными на выход из состояния периферийного капитализма. Успеш­ный опыт Японии и новых индустриальных стран Восточной Азии, рав­но как Израиля и Турции.

Особого внимания исследователей заслуживает ответная реакция восточных обществ на сам процесс модернизации. Ход истории позволяет говорить о том, что подобная тенденция высту­пает в виде последовательно развивающихся революционных (по су­ществу, а не но форме выражения) процессов. Первым из них, наибо­лее полно захватившим весь Восток, можно считать национальную ре­волюцию, проявляющуюся в пробуждении национального самосозна­ния, - в усилиях по обретению национальной независимости и поли­тического суверенитета.

На смену национальным движениям, определившим смысл и со­держание не только периода «пробуждения Азии», но и всей первой по­ловины XX в., приходят политические революции. Их цель - борьба за создание таких политических институтов, как парламент, политиче­ские партии и массовые общественные организации, способные в ка­кой-то мере ограничить тоталитарные тенденции в политической жиз­ни современного Востока.

Модернизация эпохи Мэйдзи.

После ликвидации сегуната Токугава вся полнота власти в стране перешла в руки императорского правительства, состоявшего из представителей тех феодальных кругов, которые в известной степени учитывали интересы японской буржуазии и осуществляли преобразования буржуазного характера. «Реформы Мэйдзи» означали первый важный шаг на пути превращения японской феодальной монархии в буржуазную монархию. Правление императора Муцухито (Мэйдзи) следует считать поистине революционным по результатам, ибо вслед за этим важнейшим изменением в привычной Японии традиционной структуры последовали все остальные реформы, радикально изменившие облик страны. Были ликвидированы феодальные уделы и заменены префектурами, напрямую подчинявшиеся центральному правительству, количество сословий было уменьшено до трех: титулованная аристократия, дворянство и простой народ. В 1872г. была введена всеобщая воинская повинность, в результате на крестьян легли дополнительные тяготы, связанные с военной службой.

Наиболее важным преобразованием правительства явилась аграрная реформа 1872-1873 гг. власти объявили законными собственниками земли всех тех лиц, которые фактически владели этой землей к моменту издания закона. В целом это был прогрессивный акт впервые в Японии устанавливался буржуазный принцип частной собственности на землю. Однако, основная масса крестьянства в результате этой реформы по существу не получила земли. Было лишь уничтожено крупное феодальное землевладение. Все же эта реформа стимулировала развитие капиталистических отношений в деревне и дальнейшую дифференциацию ее населения.

Ликвидация феодальных княжеств и роспуск самурайских дружин привели к тому, что множество самураев оказались не у дел. Недовольство части самурайства усилилось после отмены в 1876г. их пенсий, замененных единовременной компенсацией в размере 5-14 летней суммы прежнего содержания. В результате этого бывшие князья и самураи получили от государства огромные деньги. Многие из них скупили казенные земли, основали промышленные предприятия и банки. Но суммы полученные рядовыми самураями были сравнительно невелики. Часть низшего самурайства восприняла отмену пенсий как удар по своим привилегиям. Самурайство лишалось привилегии носить оружие. В начале 1877 г. самурайские отряды во главе с Такамори Сайго начали боевые действия против правительственных войск, но в результате нескольких кровопролитных боев реакционный самурайский мятеж был подавлен. Ход военных действий показал превосходство регулярной армии над самурайскими дружинами. Поражение мятежа означало поражение сил, которые выступили за возвращение к старому.

Особенности промышленного развития Японии в 70 – 90–е годы 19 века. Несмотря на то, что революция 1868г. и проведенные после неепреобразования были половинчатыми и ограниченными, они значительно ускорили темпы развития капитализма в стране. Возрастает товарность сельскохозяйственного производства, наблюдался рост посевных площадей. Развитие капитализма в Японии сочеталось с укреплением помещичьего землевладения и сохранением полуфеодальных методов эксплуатации кретьянства. Развитие капитализма сопровождалось дальнейшем обезземеливанием крестьян, сгоном их с земли.

С 80-х г. развернулось интенсивное промышленное строительство. Важную роль в индустриализации Японии сыграло вмешательство государства. Крупные средства, мобилизованные правительством за счет огромных налогов с населения (главным образом с крестьянства), вкладывались в строительство промышленных предприятий. Правительство приступило к сооружению военных заводов и арсеналов, крупных судостроительных верфей и железоделательных заводов. В других отраслях строились так называемые образцовые предприятия: крупные бумагопрядильные, шелкомотальные, ткацкие, спичечные фабрики, стекольные, пивоваренные, цементные заводы. Большинство «образцовых предприятий» было по очень низкой цене продано частным предпринимателям. Возникают монопольные объединения и компании, это было вызвано стремлением японских промышленников выдержать конкуренцию иностранных товаров.

Формирование политических партий. В октябре 1881г. была создана «Конституционная либеральная партия» (дзиюто). Она объединяла представителей либеральных помещиков, сельскую буржуазию и интеллигенцию, часть крупной городской буржуазии. Главную роль в руководстве дзиюто, возглавляемой Итагаки, играли либеральные помещики. В 1882г. оформилась «Конституционная партия реформ и прогресса» (кайсинто), возглавляемая Окума. Она объединяла крупную и среднюю городскую буржуазию, крупных обуржуазившихся помещиков, представителей умеренно-либеральной интеллигенции. Для противодействия этим партиям правительство создало «Конституционную императорскую партию» состоявшую главным образом из чиновников. Но она была малочисленной и не играла значительной роли. Представители радикальной интеллигенции создали ряд нелегальных организаций. Они стали готовить вооруженные восстания. Наиболее крупным из подготовленных восстаний было восстание в районе Титибу. Оно было жестоко подавлено. После этого правительство поставило на ноги весь полицейский аппарат, большинство революционных подпольных групп было разгромлено. В период «движения за свободу и народные права» наряду с требованиями буржуазно – демократических свобод выдвигались и требования отмены неравноправных договоров.

Конституция 1889г. Страх перед опасностью нового подъема демократического движения способствовал принятию японским императорским правительством конституции. По конституции особа императора объявлялась священной и неприкосновенной. За ним закреплялось право объявления войны и подписания мира, заключения договоров, назначения и увольнения всех высших гражданских и военных должностных лиц, созыва и роспуска парламента. Император являлся верховным главнокомандующим вооруженными силами Японии. Конституция учреждала парламент, состоявший из двух палат – палаты пэров и палаты представителей. Парламент обладал законодательными правами и утверждал бюджет. Важную роль в управлении государством играл Тайный совет – консультативный орган при императоре, назначаемый им из высших сановников. Фактически каждое важное решение кабинета министров или парламента должно было получить санкцию Тайного совета. Значение приобрел и внеконституционный орган – совет гэнро (старейшин). Гэнро рекомендовал императору кандидатов на пост премьер – министра, и решал др. важные вопросы в управлении страной. Конституция 1889г. отражала компромисс между полуфеодальными помещиками и крупной японской буржуазией. Она была новым шагом на пути превращения японской монархии из полуфеодальной в буржуазную. Вместе с тем конституция укрепляла монархический строй.

Агрессивная вешняя политика правящих кругов Японии. Японо-китайская война 1894-1895 гг. Став на путь независимого капиталистического развития, Япония очень скоро начала осуществлять колониальную агрессию по отношению к другим народам Азии. В 1874г. Япония высадила свои войска на о. Тайвань, однако сопротивление заставило отступить от Китая. Японские экспансионисты выдвигали также претензии на Сахалин и Курильские острова. В 1875г. было достигнуто русско-японское соглашение, по которому японское правительство добилось передачи Японии Курильских островов в обмен на отказ от претензий на Южный Сахалин.

В 1876г. Япония под угрозой войны навязала Корее неравноправный договор. С этого момента началось проникновение японских колонизаторов в Корею. По мере развития капитализма усиливалась экспансионистские устремления японской буржуазии. Международная обстановка благоприятствовала японской агрессии против Кореи и Китая. Теперь наряду с США Японию стала поддерживать и Англия, видевшая в Японии союзника против России. в конце июля 1894г. Япония начала военные действия против Китая. Победа Японии в войне 1894-1895гг. выдвинула ее в число колониальных держав. Усилились ее позиции в Корее; она захватила Тайвань и острова Пэнхуледао; Китай выплачивал ей огромную контрибуцию. К этому времени Япония окончательно укрепилась как капиталистическое государство. Некоторые группы буржуазии и помещиков, находившиеся ранее в оппозиции, получив возможность обогащаться на войне, стали поддерживать правительство.

Япония в период довоенного империализма (1900 - 1914).

Перерастание японского капитализма в империализм. Японо-китайская война ускорила темпы роста японской промышленности. Этому способствовала огромная контрибуция, выкачанная из Китая. Промышленный подъем сопровождался сильной концентрацией капитала, ростом монополистических объединений.

Большую роль в перерастании японского капитализма в монополистическую стадию сыграл мировой экономический кризис 1900г. Кризис способствовал поглощению мелких и средних предприятий крупными объединениями. После кризиса монополии получают в Японии быстрое распространение. Одновременно шел процесс сращивания промышленного и банковского капитала. Преобладающей формой монополистических объединений финансового капитала были концерны.

Важным фактором, способствовавшим росту монополий, была колониальная экспансия. Усилилось ограбление Кореи, Тайвань стал японской колонией. Япония приняла участие в разделе Китая на сферы влияния, добившись превращения провинции Фуцзянь в сферу влияния японского капитала. Появилась и такая важная черта монополистического капитализма, как вывоз капитала. Японские фирмы вкладывали свои капиталы на Тайване, в Корее, в континентальном Китае.

Особенности японского империализма. Японские монополии были тесно связаны с помещиками и монархией. Монополистическая буржуазия использовала такие формы докапиталистической эксплуатации трудящихся как кабальная контрактация детей и женщин с системой принудительных общежитий полутюремного типа и т. п. нищета и отсутствие достаточного количества земли у японского крестьянства обеспечивали постоянный приток на предприятия дешевой рабочей силы. Вследствие этого в Японии уровень жизни рабочих был значительно ниже, чем в других капиталистических странах.

Получая обильные субсидии главным образом за счет налогов, выжимаемых из крестьян, монополистическая буржуазия непосредственно участвовала в полуфеодальной эксплуатации крестьянства. Японские монополии использовали феодальные пережитки в интересах получения сверхприбылей и были заинтересованы в их сохранении. Государственный аппарат в значительной мере был в руках бюрократии и помещиков. Страной управляла формально конституционная, а на деле самодержавная монархия. Общая тенденция к политической реакции, присущая империализму, проявилась в том, что окончательно сошел со сцены буржуазный либерализм, продолжалось сближение монополистической буржуазии с помещиками, бюрократией и военщиной. За 1900 – 1913 гг. объем промышленного производства увеличился в Японии на 181 %. Между тем ко времени выхода Японии на международную арену мир был уже поделен другими империалистическими державами. Отсюда вытекала особая заинтересованность японского империализма в переделе мира путем войны.

Внешняя политика японского империализма. После японо-китайской войны усилилась колониальная экспансия японской буржуазии. Японские монополии стремились к установлению полного контроля над Кореей. Заметно возросла их активность в Китае под давлением великих держав была вынуждена возвратить Китаю полуостров Ляодун. 30 января 1902г. был подписан англо-японский договор, преследовавший агрессивные, захватнические цели. Договор предусматривал военную интервенцию в Китае и Корее.

Русско-японская война . Война началась в ночь с 8 на 9 февраля 1904г. Японский флот внезапно атаковал русскую эскадру на рейде Порт – Артура. Это была империалистическая война за Корею и Маньчжурию, несправедливая и захватническая как со стороны Японии так и со стороны России. Война привела к крайнему истощению людских и финансово-экономических ресурсов Японии. Японская армия понесла огромные потери убитыми и раненными 5 сентября 1905г. был подписан Портсмутский мирный договор, по которому Россия признавала Корею японской сферой влияния, к Японии переходили арендные территории России на Ляодунском полуострове с Порт-Артуром и Дальним (Квантунская область), южная ветка КВЖД (от станции Куаньчэнцзы до Порт-Артура), Южный Сахалин. Япония получала возможность вести лов рыбы в русских дальневосточных водах.

Положение трудящихся масс за годы войны стало невыносимым. Широкие слои населения охватило недовольство. На 5 сентября 1905г. в одном из парков Токио был назначен митинг протеста против «унизительного» договора с Россией. В этом проявилось общее недовольство политикой правительства. Правительство подавило выступление. Серьезные волнения происходили и в других городах. Это были стихийные выступления, отражавшие протест, портив внутренней и внешней политики правительства. Войскам и полиции удалось подавить волнения.

Усиление позиций монополистического капитала. Внешняя политика Японии после войны. В 1907-1908гг. японская промышленность пережила кризис. Затем наступил новый подъем, продолжавшийся почти до начала первой мировой войны. Русско-японская война, а также продолжавшаяся после нее милитаризация страны способствовали развитию тяжелой индустрии. Шло техническое перевооружение промышленности, происходила дальнейшая концентрация производства и централизация капитала. Монополистическая буржуазия претендовала на усиление своего влияния в государственном аппарате. Одновременно возросла роль военных. Укрепление позиций монополистического капитала сопровождалось дальнейшим развертыванием колониальной агрессии. В 1910г. Корея была аннексирована и превращена в японскую колонию. Япония утвердилась в Южной Маньчжурии. японская политика экспансии в Китае, на господство в котором претендовали Англия и США, привело к обострению японо-английских и японо-американских противоречий.

Япония накануне первой мировой войны. Этот период характеризовался обострением внутренних и внешних противоречий японского империализма. Наряду с ростом рабочего движения наблюдался подъем демократического движения, отражавший недовольство широких масс политическим бесправием, тяжелыми налогами и т.п. Основным требованием этого движения было всеобщее избирательное право. В феврале 1913г. в ряде японских городов происходили демонстрации, направленные против милитаристского кабинета Кацура. Обострилась также борьба внутри правящего лагеря. Кабинет Кацура был вынужден уйти в отставку. В обстановке приближавшейся мировой войны происходили обострение американо-японских противоречий, ослабление англо-японского союза, усиление взаимного недоверия в отношениях Японии с Россией. Эти внешние и внутренние трудности японского империализма были составной частью политического кризиса, охватившего капиталистический мир накануне первой мировой войны.

Проблемы, связанные с модернизацией в странах Африки, Азии и Латинской Америки, остаются центральными со времен освобождения от колониальной зависимости по сегодняшний день. Эти государства стремятся повысить свою значимость с мировой торговли и экономики, однако в силу различных факторов, сталкиваются со значительными трудностями в этом процессе.

Главными проблемами модернизации остаются внутренние противоречия в общем подходе экономического социального развития, низкий уровень образования населения, а также усиление этносоциальных конфликтов.

Модернизация в пост-колониальный период

После освобождения от власти метрополий, многие государства Африки и Азии ждали так называемого "экономического чуда". Следует отметить, что многие страны сумели добиться определенных успехов в промышленном производстве и торговли. В 60-70 х годах уровень прироста объема промышленного производства был в 2 раза больше, нежели в развитых государствах. Тенденции укрепления государственной экономики прослеживались и в латиноамериканских странах.

Однако за подобными достижениями скрывалась существенная непоследовательность, которая в дальнейшем обусловила ряд тяжелых экономических кризисов. В государствах, имеющих возможность добычи нефти, начались внедряться активные социальные преобразования.

Из-за высокой стоимости нефти, Англия и США начали активно предоставлять кредитные средства на развитие этих государств. В середине 70-х годах стоимость нефтяных продуктов начала стремительно падать - государства Персидского и Карибского заливов оказались в экономической ловушке. Более 90% населения оказалось за чертой бедности.

Существенной сложностью в модернизации была и недостача специализированных кадров. Абсолютное большинство населения Африки, Азии и Латинской Америки не обладали даже начальным образованием. Необразованное население представляло собой дешевую рабочую силу, однако производство начало требовать внедрение научно - технических разработок, для чего были необходимы подготовленные специалисты.

Проблемы модернизации в 90-х годах

Переменный успех, который прослеживался в модернизации государств Африки, Азии и Латинской Америки в 60-80-х годах, полностью был вытеснен социально - экономическими кризисами, которые начались в 90-х. Значительную роль в этом сыграло скоротечное завершение «холодной войны». Интерес мировых лидеров к развивающимся «не западным» государствам исчез, вместе с этим прекратилось и их финансирование.

Начиная с 1989 года США и Европейские государства, в том числе и ССР стали требовать от развивающихся государств немедленного возвращения долгов, которые были предоставлены им в 70-х годах. На выплату кредитов во многих государствах уходило более трети национальных доходов. Даже в таких государствах как Саудовская Аравия, в которой ранее не наблюдалось проблем модернизации, уровень производства, из-за недостачи капитала упал до показателей 1965 года.

Такие страны как Ирак, Кувейт, Индия, Бразилия, Аргентина были отброшены к показателям 1950 года. Беднейшие государства Азии и Африки столкнулись с угрозой голода. Наибольшие проблемы наблюдались в экономике так называемых «экономических иждивенцев» - государств, развитие промышленности в которых осуществлялось за счет США и СССР.

Мы публикуем полную расшифровку лекции выдающегося корееведа, Associated Professor университета Кукмин (Сеул) Андрея Ланькова, прочитанной 4 февраля 2009 года в Политехническом музее в рамках проекта «Публичные лекции Полит.ру».

Текст лекции

Наверное, разговор этот надо начать с одного вопроса: ”А что такое Восточная Азия?” Ну, в России, например, существует довольно странное отношение к этому термину. Корейцы всегда искренне удивляются, когда узнают, что с точки зрения русских их страна находится в Юго-Восточной Азии. Это географическое открытие вызывает у них ухмылки, потому, что это примерно как сказать русскому, что «Россия - это страна в Северной Азии». Сами-то корейцы считают, что их страна находится в Северо-Восточной Азии, а Юго-Восточная Азия это где-то далеко от них, это пять часов на самолете. Это Вьетнам, Таиланд и т. д.

Но термин “Восточная Азия”, который я здесь употребляю, не столько географический, сколько культурный. Восточная Азия - это те страны, в которых на протяжении двух тысяч лет, с начала нашей эры и до конца XIX века, государственным языком, языком администрации и высокой культуры являлся древнекитайский. То есть ни в Корее, ни во Вьетнаме, ни в Японии (хотя в Японии это правило менее строго выдерживалось) не была возможна такая ситуация: чиновник составляет официальный документ, скажем, для императора, короля на родном языке, например, на корейском. Это примерно так, как сейчас отправить Медведеву докладную с матерными выражениями. То есть, в принципе, он её поймёт, но это, видимо, будет последняя докладная, написанная данным чиновником. Весь или почти весь документооборот в этих странах был, естественно, на древнекитайском. Школы там были реально предназначены не для изучения собственной словесности. Родной язык обычно игнорировался до конца XIX века (в Японии не совсем так, правда - но и там государственная документация была в основном на китайском). Главное в школах - это изучение древнекитайского языка, а также древнекитайского литературного и философского канона. Для региона было характерно гигантское китайское влияние на все области жизни. Государственный аппарат, общественные институты строились по китайскому образцу или, по меньшей мере, под такой образец внешне подгонялись. Важное обстоятельство - огромное количество китайских заимствований в языках региона. Достаточно сказать, что слова древнекитайского происхождения составляют примерно 70-80 % текста в современном вьетнамском, корейском или японском газетном тексте.

1945 год сегодня взят здесь как стартовая точка, но попытки модернизировать эту территорию, эти страны начались существенно раньше. Первым и очень успешным примером модернизации стала Япония. Однако о Японии мы будем говорить сегодня мало, потому что к 1945 году Япония очень обособилась от Восточной Азии, она во многом вышла из этого ареала. Кроме того, к 1945 г. в Японии ответ на основные вопросы был найден, страна выбрала свой путь и с тех пор идет по нему достаточно последовательно. Так что все проблемы, о которых мы будем говорить, относятся к остальным государствам региона. Этих государств три - Китай, Корея и Вьетнам. Показательно, что они все без исключения испытали политический раскол по очень похожему сценарию. Все три страны разделились, в основном, из-за вопроса, как проводить модернизацию - по-социалистически или по-капиталистически. Именно из-за этого вопроса они воевали внутри себя, вели долгие и очень жестокие гражданские войны. Главный вопрос, повторяю, стоял так: как строить современное государство, как проводить модернизацию.

Тут существует одна очень важная особенность: дело в том, что в Восточной Азии с конца 1940-х не было особых разногласий относительно конечной цели, хотя были серьёзнейшие разногласия относительно методов её достижения. И политические, и интеллектуальные элиты Восточной Азии конца сороковых отлично знали, что им нужно. Им нужно было современное индустриальное общество. Когда они думали о том Китае, той Корее, том Вьетнаме, которые хотели увидеть в будущем, то они думали о железных дорогах, по котором несутся скоростные паровозы, об исполинских металлургических комбинатах, трубы которых извергают в небеса клубы дыма (с каким восторгом они тогда писали о клубах дыма, тогда об экологии ведь еще никто не думал!).

Любопытная особенность региона - практически полное отсутствие фундаментализма. Если мы посмотрим на Ближний Восток, на Средний Восток, фундаментализм оставался и поныне остается там влиятельным. Это такое направление общественной мысли, которое на вопрос «как сделать идеальное общество?» отвечает примерно так: «Надо взять древние каноны и жить по заветам старины, так, как прадеды наших прадедов жили, максимально точно это прошлое восстановить, и будет нам всем счастье». Такие мысли существовали и в Китае, но только в XIX веке, а последние их носители, последние «конфуцианские традиционалисты-фундаменталисты» были сметены с политической сцены к 1920-м годам. К 1945-му году уже никто не думал, что решение всех проблем региона может быть достигнуто тщательным штудированием Конфуция и Мэн-цзы и возвращением к некоей идеализированной конфуцианской старине. К тому времени все соглашались, что надо строить индустриальное общество, которое будет более или менее таким же, как на Западе, а может быть, и лучше. Споры шли о методах построения такого общества, а не о том, нужно ли строить его вообще.

Однако, «конфуцианский ареал», Восточная Азия в середине 1940-х годов представляла собой печальное зрелище. В начале 1960-х годов Южная Корея по доходу на душу населения уступала Папуа-Новой Гвинее и Нигерии, а Вьетнаму было тогда очень далеко до Шри-Ланки. Можете посмотреть таблицу ВВП на душу населения, на основании известных таблиц Мэдисона, данные в долларах 1990-го года. Видно, что Тайвань и Корея, которые были японскими колониями, находились в несколько лучшем - но все равно сложном - положении, а вот во Вьетнаме и в Китае вообще сохранялся уровень ВВП, характерный для доиндустриального общества, который Мэдисон оценивает в 400-450 долларов.

ВВП на душу населения в странах Восточной Азии

расчетыАгнусаМэддисона

Рост ВВП в странах Восточной Азии, 1990-2006

(1990 International Geary-Khamis dollars), расчетыАгнусаМэддисона

Если посмотреть на Китай 1940-х годов, то значительная часть населения Китая и не подозревала о существовании современного мира. На тот момент 87% населения Китая жило в деревнях, и значительная часть крестьян жила так же, как жили китайские крестьяне в эпоху Тан, тысячу с лишним лет назад. Для них сообщение о революции и победе коммунистов означало примерно следующее: «Раньше у нас в Китае был император династии Цин, потом случилась смута, а теперь у нас новый император, его вроде зовут «председательмао» или как-то так». Примерно так значительная часть населения Китая воспринимала все, что произошло в 1949-м году. Однако не эти люди решали судьбу страны, ее определяла новая элита, которая и в Китае, и в других странах региона возникает с конца XIX века под сильным западным влиянием и обычно получает образование западного образца. В каждой стране своя история, откуда появляется новая элита. Однако эти новые элиты были едины в том, что модернизация нужна. Повторяю: все, кто хоть что-то значил, хотели стремительных паровозов и исполинских комбинатов.

Выбор стоял между двумя альтернативными проектами модернизации, причем изначально оба были сориентированы на иностранные образцы. Один - это, условно говоря, коммунистический проект, хотя в своем конкретном исполнении он оказался далек от коммунизма в советском или восточноевропейском варианте. Другой - это, условно говоря, западнический рыночно-либерально-демократический проект, в котором, однако и с либерализмом, и с демократией на практике было крайне плохо вплоть до конца 1980-х годов. То есть попытки импортировать эти проекты на восточноазиатскую почву привели к тому, что в действительности там выросло нечто, весьма и весьма не похожее на изначальные иностранные прототипы. Но всё это произошло позже, а в конце 1940-х годов сторонники, скажем, построения «государства как в СССР», отчаянно боролись со сторонниками построения, условно говоря, «государства как в США». Именно эти две страны служили образцами, с которых, в общем, во многом копировались и политические, и экономические институты, - хотя когда их скопировали, они сразу же начали меняться.

Таким образом, в конце 1940-х годов произошел первый раскол. В результате мы можем сейчас, рассматривая историю модернизации Восточной Азии, говорить о двух волнах модернизации. Во-первых - это «диктатуры развития» первой волны, то есть страны, которые изначально выбрали вот этот якобы либеральный и якобы демократический, но на деле рыночно-капиталистический путь развития (впрочем, надо помнить, что это был отнюдь не чистый рыночный капитализм, там хватало дирижизма). Эти страны, конечно, - Тайвань и Южная Корея. Отчасти туда относится и Южный Вьетнам, но у Южного Вьетнама ничего не вышло, там всё пошло комом. В это же самое время континентальный Китай, Северный Вьетнам и Северная Корея пошли по советскому пути и попытались построить социалистическое общество по ленинско-сталинским рецептам, хотя и там тоже стало получаться совсем не так, как хотелось.

Первая волна - это авторитарные диктатуры, это режимы, которые можно называть «диктатурами развития». Тайвань и Южная Корея. Их экономический рост начинается на рубеже пятидесятых и шестидесятых, а к середине 1960-х они входят в период совершенно бешеного экономического роста. Тогда они лидируют в мире по темпам экономического роста. К концу 1980-х они достигают уровня среднеразвитых стран, и тогда там происходят политические реформы, меняется политическая структура. Авторитарные режимы в Сеуле и Тайбэе свергаются, после чего эти страны превращаются в политические демократии. Происходит это около 1990 г.

Однако примерно лет за десять до этого, в начале восьмидесятых, страны, которые сначала пошли по коммунистическому пути, совершают поворот на 180 градусов - сначала, около 1980-го года, этот поворот совершает континентальный Китай, вслед за ним, с небольшим опозданием, - Вьетнам. Сохраняя для поддержания стабильности или для легитимизации власти коммунистическую риторику, эти страны начинают строить рыночно-капиталистическую экономику. Строить её ещё более успешно, чем диктатуры развития первой волны. При этом они, как ни парадоксально, несмотря на всю свою как бы левую риторику, куда меньше думают о вопросах социального равенства, чем «диктатуры развития» первой волны. То есть это реально куда более жёсткий капитализм, пусть и завернутый вот в такое красное знамя, которое никто всерьёз не воспринимает уже давно.

Таким образом, можно сказать, что в модернизации Восточной Азии было два этапа, две волны, которые перекрещиваются, накладываются друг на друга: первая волна примерно с 1950 по 1990 г., а вторая примерно с 1980-го и по 2010-й, и так я думаю, еще не одно десятилетие может быть впереди.

Начнем разговор с первой волны авторитарных модернизаторов. И Южная Корея, и Тайвань - страны, по меркам региона, маленькие. Сейчас численность населения Южной Кореи 50 миллионов человек - ничто по сравнению с Китаем, где население примерно 1 миллиард 350 миллионов. Население Тайваня тоже чуть больше 20 млн человек. Это небольшие страны, и достаточно бедные на момент провозглашения независимости. То есть тогда это были страны более успешные, чем Китай, но всё равно очень бедные по меркам развитого мира. Для людей, которые оказались там у власти в пятидесятые и шестидесятые годы, задача стояла примерно так: нам надо всё устроить из ничего. Дело в том, что у этих стран практически не было природных ресурсов. В Южной Корее, например, есть небольшое количество некачественного угля, молибден, который исчерпали перед началом экономического рывка, - и это, в общем, всё. На Тайване дела обстоят примерно также. Каким образом добиться стабильного экономического роста в условиях страны, начисто лишённой природных ресурсов, крайне бедной, не имеющей достаточного количества образованных людей? Там было очень неплохо с начальным образованием, так как японцы активно вкладывались в начальное образование и в Корее, и на Тайване, но вот людей с высшим образованием - инженеров, врачей, технических специалистов - катастрофически не хватало. В этих условиях было принято единственно возможное решение, которое потом скопировали и Вьетнам, и континентальный Китай - ставка была сделана на дешёвую и качественную рабочую силу.

Логика тайваньского и корейского руководства в 1950-70-е годы была примерно такова: «Поскольку в стране нашей ничего нет, давайте из страны сделаем огромную фабрику. Ведь у нас в стране есть один ресурс - рабочие руки, и давайте добьемся максимума, используя именно этот единственный наш ресурс». Из-за границы ввозилось сырьё и технологии. Сырьё перерабатывались, из него делали готовую продукцию по иностранным технологиям, а потом готовая продукция отправлялась на экспорт. Основой экономического рывка стала экспортоориентированная экономика.

Немалую роль сыграла и американская поддержка. В условиях Холодной войны стабильность этого региона была для Вашингтона очень важна, так что денег давали довольно много, и в порядке подарков-грантов, и в долг.

На этом этапе развития у диктатур развития было одно очень важное преимущество: традиционно высокая трудовая культура, которая существует в Восточной Азии. Конечно, это не генетика, а культура, которая формировалась тысячелетиями, она является результатом особенностей традиционного сельского хозяйства этого региона.

С экономической точки зрения конфуцианская цивилизация - это цивилизация сельскохозяйственная, цивилизация риса. Китай - это империя рисовых полей. При этом следует учесть, что рис - культура специфическая. В России, стране ржи и пшеницы, традиционная крестьянская семья являлась самодостаточной единицей, требовались гигантские усилия, авральный труд в страду, но в остальное время можно было расслабиться. На Дальнем Востоке, в условиях рисового земледелия, одна семья не могла вообще ничего. Для того чтобы обеспечить стабильные урожаи, необходимо было сначала создать ирригационную систему. Для выращивания заливного риса необходимо тщательно выровненное поле, водохранилище, в которое нужно вовремя подать воду, а потом в идеальные агротехнические сроки нужно открыть заслонки, пустить воду на огромную систему полей, связанных друг с другом сложным образом, сообщающихся через каналы. Всё это надо было организовать: договориться о том, как эту воду подать в водохранилище, как и когда воду спускать. Вдобавок, всё это нужно делать быстро и четко. Как минимум, в масштабе деревни, но часто такая система охватывала и куда большие пространства. Высадка риса - это не восточноевропейский сеятель, который идет себе по полю и разбрасывает зерно, это высадка рассады. Можно рис сеять и зерном, но при высадке рассадой заметно больше урожайность. Работа идёт по колено в болотной жиже, температура воздуха 25-30 градусов, при этом нужно максимально быстро высадить маленькие кустики руками. Пытаются сейчас это делать машиной, но машина толком это делать не умеет, сотня крестьян делает это лучше. Важный фактор - высокая плотность населения, которая там существовала последние полторы тысячи лет. Эту плотность можно поддерживать только в том случае, если выращивать рис, потому что по отдаче калорий с гектара рис является самой эффективной сельскохозяйственной зерновой культурой. То есть выбора нет. Чтобы на побережье Тихого Океана иметь население в 300 или 400 млн. человек, а столько людей там примерно жило к концу традиционной эпохи, кормить их надо рисом. Ничто другое их не прокормит. Кстати сказать, мясо в Восточной Азии простые люди вообще не ели или ели очень редко. Свинину - по большим праздникам, а говядину - только богачи, и то не везде. Скот труден в выращивании, он дефицитен, за ним много ухода, он ест траву, вместо которой можно что-нибудь более калорийное выращивать. Поэтому скот был там тягловой силой, его резать - это как вполне исправный трактор отправлять на металлолом.

Известно, что в Европе и Америке на ранних этапах развития капитализма требовалось немало усилий для того, чтобы переучить вчерашних крестьян, чтобы научить их работать в соответствии с новыми для них требованиями индустриального производства, работать от звонка до звонка, четко соблюдая дисциплину, группами. В Восточной Азии вопроса переделки крестьянства не стояло, вопрос этот был там решён эдак полторы тысячи лет назад. Именно на это была сделана ставка: сначала в Корее и на Тайване, позже - по всему региону.

Не надо думать, что тайваньская и корейская стратегия были идентичны. У них были определённые различия, но объединяли их опора на трудовые ресурсы, и ставка на развитие экспортоориентированной промышленности. Важно, что эти страны в тот момент оставались преимущественно крестьянскими, с тремя четвертями населения, которое ещё жило на земле. И вот этот резерв рабочей силы, малоквалифицированной, но социально готовой к работе в новых условиях, сыграл большую, решающую роль и в Корее, и на Тайване.

Как уже говорилось, были определенные различия: тайваньский подход более классический рыночный, а в Южной Корее у власти оказался бывший японский офицер Пан Чжон Хи. Свои уроки политграмоты он усвоил в 1930-е годы, в годы службы в японской армии. Ему импонировала экономическая модель Японской империи того времени - с дирижизмом, с сильным государственным вмешательством, с крупными концернами. Если на Тайване давали большую свободу рынку, то в Южной Корее людей назначали олигархами, а государство прямо и косвенно вкладывалось в якобы «частные» национальные проекты. Сейчас в Южной Корее есть мощнейшее автомобилестроение, судостроение, сейчас страна занимает первое-второе место в мире по тоннажу кораблей, спускаемых на воду (а по машинам - пятое-шестое место в мире Южная Корея). Ничего подобного на Тайване нет. Эти отрасли, где требуются огромные начальные инвестиции, очень трудно было бы запустить в относительно маленькой стране без прямой государственной помощи и поддержки. Такая поддержка была в Корее, но не на Тайване.

И в Южной Корее, и на Тайване на первом этапе, то есть в шестидесятые, ставка была сделана в основном на лёгкую промышленность: одежда, ткани; костюмы шили, парики, мягкую игрушку. Это отрасли, где можно использовать неквалифицированную рабочую силу: девушки из деревни приходили и работали 14 часов за три миски риса. Для нас (и для их внучек) это звучит страшно, но девушки-то были довольны в своём большинстве (не все, конечно, далеко не все): они имели три полных миски настоящего вкусного белого риса, при этом работали в закрытом помещении, с отоплением. Их подруги, оставшиеся в селе, им завидовали. Хотя не надо идеализировать картину, были у этого и чёрные стороны, но об этом чуть позже.

В 1965 году, например, 40% всего корейского экспорта составляли одежда и текстильные изделия. Такая же картина и на Тайване. В 1970-е годы происходит сдвиг, появляется капитал, опыт, инфраструктура, и, соответственно, возможность заниматься тяжелой промышленностью.

Если говорить о Южной Корее, в начале шестидесятых президент Пак слетал в Западную Германию и увидел там, во-первых, автобаны, а во-вторых, что горы в Германии зелёные. Кто был в Южной Корее, тот знает, что это страна, где все покрыто лесом. Где люди не живут, и где они землю не пашут - там стоит лес. Мало кто знает, однако, что так было не всегда, что лес этот новый, его высадили в шестидесятые-семидесятые, а раньше там не было леса, были там голые горы, как и сейчас в Северной Корее. Так вот, в начале шестидесятых Пак Чжон Хи приехал и сказал, что, мол, давайте высаживать деревья и, конечно же, строить у нас автобаны - в качестве транспортной инфраструктуры для будущей индустриальной Кореи.

А режим тогда в Южной Корее был, конечно, диктаторский, но мягкий, оппозиция слегка пищит, может марш провести в столице иногда, газета там какая-нибудь выходит ехидно-антиправительственая, ну, радиостанция, может быть, даже, но не телевидение. Вот оппозиция и начала тогда говорить, что, мол, рехнулось наше правительство, тратит народные деньги, в нашей стране 30 тыс. машин в столице, 100 тысяч по стране. Ну зачем нам строить скоростные дороги, кто на них будет ездить, воловьи упряжки? Теперь стало ясно, что правительство оказалось право.

Тогда же начинается строительство новой инфрастуктуры, за государственный счёт. В конце 1960-х годов строится Пхоханский металлургический комбинат, один из крупнейших в Азии, на который Всемирный Банк денег не дал, заявив, что строительство металлургического комбината в безнадежно отсталой Южной Корее - это безумие и авантюра. Сейчас один из мировых лидеров в черной металлургии. Не было бы Пхоханского комбината, не было бы ни автомобилестроения, ни судостроения корейского.

Вот такая хорошая картинка, благостная. Но это не так, на деле всё было весьма сложно. И лидеры оппозиции падали случайно с небольших пригорков почему-то насмерть, и забастовки давили там со страшной силой, и с правами человека плохо было. Это были диктатуры. По сравнению с их соседями, по сравнению с тем, что устраивали Мао и Ким Ир Сен в эти самые годы, это было воплощением мягкости и гуманизма. Но по нормальным меркам это была диктатура. Более того, сама идея использования дешёвой рабочей силы предусматривала весьма бесцеремонное подавление рабочего движения. То есть создавались проправительственные профсоюзы, которые, как в советские времена вполне справедливо сказали бы у нас, «отвлекали внимание рабочего класса от его насущных задач», и велась беспощадная борьба с любыми попытками рабочих создать реальные профсоюзы и защищать свои интересы. Там был подход вполне по Сергею Михалкову: «В сердцах сожмешь кулак, // Прибавку требовать пойдёшь, // Поднимешь красный флаг, // Жандармы схватят, изобьют, // Узнаешь, где острог». То есть это тоже часть авторитарно-модернизаторского пакета.

И сейчас, когда на Тайване и особенно в Корее думают об этом своём недавнем прошлом, заметно противоречие между нами и ними, между наблюдателями внутренними и наблюдателями внешними. Мы-то смотрим снаружи, и нам кажется, как у них было здорово. А с другой стороны, у самих корейцев или тайваньцев отношение к своему недавнему прошлому куда как амбивалентнее. Любопытно бывает мне наблюдать взаимодействие между русскими и южнокорейскими интеллигентами. Сидят южнокорейские интеллигенты, которые в молодости ходили в подпольные кружки, штудировали Маркса (а то и Ким Ир Сена), которые нелегально читали роман М. Горького “Мать” (это был такой хит подполья, его нелегально издавали в 80-е, активно читали), учили наизусть запрещённого Маяковского. А напротив - русские, которые в это время восхищались экономической статистикой Южной Кореи, темпами роста «азиатских тигров» - ну, и Софью Власьевну ругали, Солженицына читали, «голоса» слушали. И обе стороны удивляются при контактах. Южнокорейцы с удивлением видят, что ни малейшего восторга перед романом “Мать” у русских интеллигентов не наблюдается, что никаких симпатий к героическим забастовщикам у них тоже нет, а русские интеллигенты удивляются, когда видят, как кривятся при упоминании имени Пак Чжон Хи их корейские собеседники. Потому что для значительной части южнокорейского населения, в первую очередь - для интеллигенции младшего и среднего возраста, Пак Чжон Хи не столько спаситель страны и отец экономического чуда, сколько палач демократии и человек, который надолго отсрочил наступление прекрасных, новых свободных дней.

Правда, с этими «диктатурами развития» произошла интересная история. Дело в том, что любая по-настоящему успешная «диктатура развития» совершает медленное политическое самоубийство (если, конечно, она успешна и достигает своей главной цели - этого самого развития). Потому что по мере экономического развития неизбежно формируется средний класс. Неизбежно растёт уровень образования. Рано или поздно в обществе формируются силы, которые вовсе не готовы согласиться с авторитарным стилем управления; появляются люди, которые хотят участия в политической жизни, которых раздражает примитивная и лживая официальная пропаганда, и люди, которые не помнят того хаоса и нищеты, которые существовали за несколько десятилетий до этого. И на Тайване, и в Южной Корее это произошло практически синхронно, в восьмидесятые. Условно говоря, люди двадцатых и тридцатых годов рождения принимали диктатуру Пака в Корее, диктатуру Чан Кай-ши и его сына-преемника Цзян Цзянь-го на Тайване (любопытно, что отец тайваньского экономического чуда был председателем подмосковного колхоза, а потом многотиражкой на «Уралмаше» руководил, и жена у него была русской, не так давно умерла, вот такая была у Цзян Цзянь-го интересная биография). Так вот, люди, родившиеся в двадцатые и тридцатые, принимали эти режимы, отлично видя и их фальшь, и их ложь. Потому что они помнили, что такое настоящий голод, и что такое настоящий хаос. А вот люди, родившиеся в пятидесятые и особенно в шестидесятые, принять эти авторитарные режимы уже не могли. Рассказы о вкусе варенной в голодуху сосновой коры, рассказы о северокорейских танках, которые ездят по улицам южнокорейских городов, рассказы о панической эвакуации через тайваньский пролив были для них папиными историями какими-то, уже поднадоевшими. И они, выросшие в годы бурного роста, воспринимают уже вот эту новую жизнь, жизнь с определенным уровнем дохода, комфорта, как нечто нормальное. Рекордный экономический рост им казался естественным состоянием. Им было недостаточно одного только порядка на улицах и чашки риса с мясом. Они хотели большего, в том числе гражданских свобод и политических прав. И честной прессы. И много чего ещё.

Поэтому в 80-е годы и на Тайване и в Корее развертывается движение за демократизацию. Основа движения - новый средний класс, его молодая часть, и студенчество, то есть как раз те люди, о которых я только что сказал. К концу восьмидесятых оно побеждает, и там проходят политические реформы. Авторитарные режимы уходят из власти, эти страны превращаются в такие классические либеральные демократии. Ну вот, казалось бы, полная победа, полный успех. Всё хорошо, всё замечательно. И в это время эти два песика, две маленькие таксы Восточной Азии видят, что в действие вступили новые силы, что начали у нас уже бегать слоны с бегемотами, то есть Китай и Вьетнам.

О том, что происходило в Китае между 1949 и 1976 гг., я особо рассказывать не буду, за недостатком времени. Похожие вещи происходили тогда и в Северной Корее и во Вьетнаме, которые у нас обычно как-то исключают из этого списка, а зря - Северный Вьетнам из себя представлял режим, весьма похожий по многим параметрам на диктатуру Мао в Китае. Они там начали строить то, что им казалось советской моделью, начали активно использовать вроде бы советские образцы, но быстро от этих образцов отошли, в том числе и потому, что даже товарищ Сталин им показался недостаточно радикальным. На это тоже были причины, связанные с местными идеологическими особенностями. Для системы, которую я описывал, свойственно некое обожествление государства - с одной стороны, и довольны сильные уравнительные эгалитарные тенденции - с другой. В результате, например, коллективизация в Корее и в Северном Вьетнаме сводилось не только к коллективизации основных полей, но и к почти полному изведению приусадебных участков. В Китае, например, в ходе создания «народных коммун» в конце 50-х годов из крестьянских домов изъяли даже кухонную посуду, решив, что крестьяне не могут, не должны дома готовить, что им необходимо обязательно питаться в общественных столовых. Все сдавалось в общественный фонд, и потом оттуда выдавалась кормёжка какая-то. Ну, дальше всё вообще кончилось «культурной революцией» и хунвэйбиновским безумием. Все эти события сами по себе интересны, очень интересны, я сам ими, в основном, и занимаюсь, но сейчас рассказывать о них просто нет времени. С исторической точки зрения, это оказалось тупиковым вариантом. Важно, что к концу 1970-х годов ситуация там меняется. Конечно, поворотом там стала смерть Мао Цзэдуна в 1976 году, хотя некоторые тенденции набирали силу и раньше.

Когда мы говорили о коммунистах Восточной Азии, надо было упомянуть об одной их очень интересной особенности. Коммунизм в Восточной Азии начал распространяться только около 1920 г. и с самого начала был во многом учением националистическим. В последние годы своей жизни Ким Ир Сен сказал о себе, что я, мол, не только коммунист, но и националист. Никакой великой тайны он таким образом не открыл. Это было все и всем хорошо известно (в том числе и в Москве, на Старой Площади). Коммунизм восточноазиатский, действительно, сильно отличался от европейского - в том числе и по вот по какому параметру. На Западе, в Европе или в России люди вступали в коммунистическую партию в первую очередь потому, что их беспокоили социальные проблемы, они думали о социальном неравенстве. Думал, условно говоря, французский коммунист образца 1925 года: «Вот мы изведём заводчиков, и прочих рантье и освободим страдающий рабочий класс». Ну, примерно так же думал и российский социал-демократ где-нибудь в 1910 году. То есть главная мотивация - это мотивация социальная. А в Восточной Азии в двадцатые и тридцатые годы ситуация была, во многом, другой: коммунизм там воспринимался как способ решения национально-государственных проблем, как ещё одна стратегия модернизации, как способ построения эффективного и мощного национального государства. В компартию люди шли не только потому, что они видели внутренние проблемы общества и социальные противоречия, но и потому, что они считали: коммунизм в его советском варианте - это путь к ускоренному решению проблем их нации и их государства. «Сталинские пятилетки», ускоренная индустриализация СССР - всё это производило впечатление. Кроме того, классическая либеральная модель была в те времена скомпрометирована своей связью с империализмом, колониализмом, в крайней своей форме - даже с социал-дарвинизмом. А тут коммунизм с его мощным антиимпериалистическим пафосом, с обещаниями скорейшей модернизацией в кратчайшие сроки, с обещаниями превращения в суперсовременное государство.

Так вот, и Хо Ши Мин, и Ким Ир Сен, и Мао Цзэдун, и сотни тысяч иных людей стали коммунистами не только для того, чтобы дать землю крестьянину, а ещё и потому, что верили: коммунизм - это путь к решению национальных проблем Китая или Вьетнама. Молодым китайским коммунистам двадцатых не столько нужен был «мир без Китаев и Латвий», сколько «мир, в котором существует сильный Китай с рациональной, могучей и модернизированной экономикой». Этот подход к коммунистической идеологии лучше всего выразил Дэн Сяопин, отец китайской диктатуры развития. Он, как известно, сказал: «Неважно, какого цвета кошка, а важно, как она ловит мышей». Сказал он это давно, в самом начале шестидесятых. А для тех, кто не любит таких метафор, он говорил, цитируя известный марксистский тезис, что «практика - это главный критерий истины». Вот такой прагматический подход.

Поэтому когда в семидесятые этим людям стало окончательно ясно, что - вопреки их первоначальным ожиданиям - старая, сталинско-маоистская, модель не работает, или, точнее, работает плохо, от неё отказались везде (кроме Северной Кореи), причём отказались без особых терзаний. Сначала Китай, позже Вьетнам обнаружили, что они всё заметнее отстают от тех своих соседей, которые изначально сделали капиталистический выбор. При этом не надо думать, что ситуация была совсем уж катастрофическая. В своё время антимаодзедуновская пропаганда в Советском Союзе во многом повлияла на наш образ Китая. В действительности при Мао в Китае существовал заметный экономический рост. Да, были сбросы, был огромный сброс в начале 60-х годов, в период катастрофического «большого скачка», были заметные падения ВВП во время «культурной революции», но в целом это был период роста экономики. Вдобавок, и массовое образование подтянули, и здравоохранение, и ядерное оружие создали. Однако рост этот был недостаточен, особенно если его измерять в душевых показателях. То есть экономика росла, но она росла медленней, чем экономика Тайваня и Южной Кореи. И это осознали в китайском руководстве.

В конце семидесятых, когда смерть Мао Цзе-дуна и удаление его ближайшего окружения расчистили политическую сцену для реформ, китайское руководство начинает эти самые реформы.

Очень часто сейчас в России говорят о необходимости изучать восточноазиатский опыт, часто говорят, что, мол, жаль, что Горбачев не последовал китайскому примеру. Думаю, что по целому ряду причин он последовать этому примеру не мог. Вот одна из причин. Если мы посмотрим на то, как разворачивались реформы в Китае и во Вьетнаме, то увидим, что они начинались с сельского хозяйства, с роспуска народных коммун, таких гиперколхозов («гипер» не в том смысле, что они были большие, а в том, что уровень обобществления и уровень госконтроля там был совершенно немыслимый по меркам валдайской возвышенности). В конце семидесятых, начале восьмидесятых годов вводится система семейного подряда, то есть крестьянским семьям даётся возможность налаживать собственное сельскохозяйственное производство. Фактически к середине восьмидесятых китайские народные коммуны были распущены. Начался стремительный рост сельскохозяйственного производства. В 1980 году в среднем в Китае производилось на душу населения 289 кг зерновых и 4 кг мяса в год. В 1999 году производство зерновых составило 406 кг, производство мяса - 47,5 кг.

Начиналось с аграрных реформ, которые были возможны и потому, что большинство населения составляли крестьяне, и потому, что эти крестьяне провели в народных коммунах всего лишь пару десятилетий и помнили, что такое индивидуальное хозяйство. После этого на протяжении 1980-х годов начинается ползучая приватизация китайской экономики: разрешают создание мелких частных предприятий, потом снимают ограничения на их размеры, потом потихонечку убирают роль государственных цен, причём долго действует система двойных цен на очень многие виды товаров. Есть официальные цены, а есть рыночные цены. Постепенно список товаров, к которым применяются и те, и другие цены, сокращается, и к началу девяностых происходит полный переход на свободное рыночное ценообразование, причем примерно тогда начинаются и эксперименты с акционированием. Эта тенденция продолжается, и сейчас частные предприятия дают, по разным оценкам, от 50% до 75% ВВП Китая.

При этом из соображений сохранения политической стабильности официальная идеология формально сохраняется прежней. Посмотрите на таблицы, вы увидите, как увеличивались с 1990- го года, после начала реформ, ВВП в Китае и Вьетнаме. Сравните это с западноевропейским или общемировым уровнем.

А что «диктатуры развития» первой волны, которые в конце восьмидесятых становятся не диктатурами, а среднеразвитыми государствами с рыночной экономикой и демократической политической системой? У них темпы роста заметно снижаются, но всё равно остаются очень приличными и по общемировым меркам, и по меркам стран похожего уровня экономического развития.

Итак, власть в Китае решает, что в целях сохранения политической стабильности необходимо оставить более или менее неизменным тот старый идеолого-политический антураж, который сформировался в сороковые и пятидесятые. В итоге в Китае мы получаем парадоксальную ситуацию, когда рыночную капиталистическую экономику строят под руководством коммунистической партии, причём коммунистическая партия порою использует идеологические клише в стиле газеты «Правда» 1925 года. С другой стороны, реальная государственная идеология, поскольку она вообще существует, постепенно сдвигается к национализму. Сейчас использование умеренного (по меркам Восточной Азии) государственнического национализма - это важная часть идеологической линии и в Китае, и во Вьетнаме.

Несмотря на формальное использование коммунистических лозунгов, в этих странах, особенно в Китае, мы видим высокий уровень имущественного неравенства. Куда более высокий, чем тот, который существовал некогда на Тайване и в Южной Корее. Например, коэффициент Джини, если его считать по доходам, в Китае составляет 45. Это очень высокий уровень. Для сравнения: если коэффициент Джини ниже 30, это весьма высокий уровень социального равенства, это страны типа Норвегии, Чехословакии. Если от 30 до 40, то это заметное неравенство. Уровень выше 40 - это уже крайнее неравенство, Индонезия или Африка. Так вот в Китае коэффициент Джини сейчас составляет 45, а в Южной Корее во времена «экономического чуда» коэффициент Джини составлял где-то 27-29, сейчас поднялся до 31.

Во многом это относительное равенство было результатом вполне сознательной политики «диктатуры развития» первой волны, потому что их лидеры испытали коммунистическую революцию и отлично понимали, что случилась она вовсе не из-за московских коминтерновских агитаторов. Они отлично понимали, что социальное неравенство взрывоопасно, они его контролировали и ограничивали. А в Китае такого опасения сейчас не наблюдается. В результате мы и имеем очень высокий уровень социального неравенства.

Важно, что страны региона сильно влияли друг на друга. В своей стратегии развития Китай копировал Тайвань и Южную Корею, и делал это сознательно. В конце семидесятых в Пекине проходили многочисленные совещания. На них активно изучались закрытые материалы по тайваньскому и южнокорейскому экономическому опыту, то есть высшее китайское чиновничество очень внимательно читало не предназначенные для широкого распространения, но весьма восторженные сообщения о том, что происходило в это время на Тайване и в Южной Корее. То есть влияние опыта этих стран было однозначно.

Во Вьетнаме ситуация была немножко другая. Вьетнам с середины 1970-х годов имел плохие отношения с Китаем и во многом ориентировался на Советский Союз. Однако с 1985 года в Советском Союзе начались известные перемены. И это, с одной стороны, развязало руки вьетнамским реформаторам, а с другой стороны, во Вьетнаме стали размышлять о том, что же делать, если советская помощь вдруг перестанет поступать в прежнем объёме.

Надо сказать, что в те времена, когда советская помощь поступала в большом объёме, положение Вьетнама оставалось весьма тяжёлым. Вполне официально признается, что в середине восьмидесятых в стране был голод со смертельными исходами. Тут недавно в Ханое я побывал на совершенно замечательной выставке. Называется выставка «Вьетнам во времена карточной системы». А выставка интереснейшая. Потому что там рассказываются совершенно замечательные истории, там показываются пайковые нормы, показывается стол заказов, сандалии «вьетнамки», карточки на запчасти к велосипедам. К одним таким сандалиям полагается рассказ их владельца, следака полицейского. Ему по карточкам полагались сандалии. Ему они нужны не были, но как не взять, когда дают? Он взял, и решил их продать - но как? Партийность и статус не позволяет. Тогда он взял их с собой, когда поехал в командировку из Ханоя в Хюэ (а это довольно далеко, семьсот километров). В Хюэ он сандалии пластиковые продал и на вырученные деньги купил билет на самолёт до Ханоя!

В Китае, кстати, такая выставка была бы невозможна. Вообще говоря, о Вьетнаме можно так сказать: ни разу в жизни не видел такой свободной диктатуры. Вот в Китае ты чувствуешь: там полиции много, в центре Пекина люди в штатском вообще смотрят друг на друга и на небо через каждые десять метров. А вот во Вьетнаме ничего подобного нет. Во Вьетнаме могут нести власть по косточкам в разговоре с иностранцем, которого в первый раз встретили, всё там очень расслабленно. Но это понятно. У вьетнамских властей есть очень мощный идеологический и психологический ресурс, которого нет у властей китайских. Это ресурс национальной гордости. Они же победители! Они ж надавали по морде почти всем великим державам за последнее столетие! И у власти стоят генералы, которые были лейтенантами при Дьеньбьенфу и подполковниками во времена наступления Тэт. Ну, может, уже не у власти, но это, скажем, недавно ушедшие в отставку генералы и министры. То есть люди помнят победы над французами, американцами, китайцами. Поэтому власти могут себе позволить себе проводить в музее такие выставки, совершенно немыслимые в Китае.

Для Вьетнама толчком к реформам послужило не столько влияние Тайваня и Южной Кореи, сколько изменения в Советском Союзе и, что еще более важно, новости из Китая. Потому что к 1985 году стало ясно, что в Китае дело пошло. Вот вы на таблице видите. И, ознакомившись с этими цифрами, вьетнамское руководство решило начать свои реформы, которые очень походили на китайские, с той только разницей, что в чем-то в политической области они были чуть-чуть более свободными, а с другой стороны, они развертывались в экономической области чуть-чуть помедленнее. Например, приватизация промышленности во Вьетнаме (через акционирование) начинается только около 2000 года. Но схема использовалась точно такая, как в у первой волны «диктатур развития»: используя изобильную рабочую силу, сначала создать лёгкую промышленность; потом, используя лёгкую промышленность, создавать технологические производства в тяжелой промышленности, в перспективе двигаться в машиностроение, в электронику и т. д. Вот такую же схему мы видим во Вьетнаме и Китае. С той только разницей, что параллельно с созданием экспортоориентированной лёгкой промышленности они, конечно, проводили аграрные реформы, которые позволили накормить страну.

Можно сказать, что сейчас Китай впервые в своей истории, впервые за три тысячи лет, не знает голода. То же самое относится и к Вьетнаму.

Сейчас мы, конечно, видим, что существует весьма заметная разница между ушедшим вперед Китаем и двинувшимся с примерно десятилетним отставанием за ним Вьетнамом. Китай сейчас во многом находится примерно на том же уровне, на каком находилась Южная Корея где-то около 1975 года. Причем, речь идет не только о формальных цифрах статистики. Статистика - штука полезная, но верить ей абсолютно не следует. Так вот, если посмотреть сейчас на то, что происходит в современном Китае, это Южная Корея примерно 1975-80 годов. То есть, например, начинает развёртываться автомобилестроение, быстро растёт судостроение, но пока китайские автомашины вызывают усмешку у потребителей. Это известно. Но, с другой стороны, точно такую же усмешку в 1980 году вызывали южнокорейские автомобили. И в то же время это период бешеного экономического роста.

Итак, что же в результате произошло? Можно сказать, что Восточная Азия сейчас, за последние 60-70 лет, продемонстрировала самый удачный, а можно сказать, что и единственный удачный пример создания современного индустриального общества за пределами Европы и европейских поселенческих колоний типа США или Австралии (то есть, условно говоря, «филиалов Европы»). Экономическое значение региона растёт. Политическое значение тоже растёт. Уровень жизни растёт. Вот, казалось бы, успех, но на фоне этого успеха, конечно надо помнить, что всё не совсем вот так просто.

Существуют серьёзнейшие проблемы у стран Восточной Азии. Пожалуй, главная из них - это проблема политической модернизации. Дело в том, что «диктатуры развития» первой волны во многом симулировали демократию, скажем так, притворялись либеральными демократиями. Они ими, конечно же, не были. Но они изображали как-бы-выборы, была там как-бы-оппозиция (выборы были фальсифицированы, но они проводились). В результате, когда в середине и конце восьмидесятых ситуация изменилась, когда появились силы, реально требующие политических перемен, провести эти политические перемены оказалось относительно просто. Всего-навсего были проведены выборы без фальсификации. Оппозиции разрешили реально участвовать в выборах. Были уже известные оппозиционные политики, всё прошло достаточно гладко.

Вот и возникает вопрос: а что будет сейчас в Китае и во Вьетнаме? Ну, и Вьетнам далеко немаленькая страна - 90 миллионов человек населения. А вот Китай вообще с населением в 1 миллиард 350 миллионов. Даже куда больше и Тайваня, и любой из Корей. Так что именно их будущее определит судьбу региона.

В Китае существует такая непонятная ситуация. В отличие от диктатур развития первой волны, псевдокоммунистические диктатуры развития второй волны испытывают жесточайший дефицит легитимности. Вообще, любое правительство вынуждено отвечать на один вопрос, который ему постоянно задает народ. Вопрос этот простой: «А по какому праву именно вы правите нами?» То есть нужно постоянно доказывать своё право на управление страной, нужно говорить: «я - законно избранный президент; я - сын неба; я - генеральный секретарь партии, которая знает единственно правильное учение (то самое, что всесильно, потому что верно)». Это легитимность, и когда такая легитимность, признанное народом право власти управлять, существует, то пережить экономический кризис, в общем, можно. Ну да, ну, упал там ВВП, резко выросла безработица, это всё равно не повод устраивать революцию. «Ведь у власти же всенародно избранный президент или же настоящий сын неба, у которого и мандат неба есть. Значит, нам нужно немножко потерпеть, и всё придет в норму». Чаще всего так и происходит.

А вот особенность вот этих двух последних «диктатур развития», Китая и Вьетнама - это то, что они представляют из себя, я бы сказал, велосипед. То есть они политически устойчивы только постольку, поскольку они едут, поскольку удерживается высокий экономический рост. На вопрос «что вы там, у кормила власти, делаете?» нынешнее китайское руководство может ответить только одно (и, кстати, совершенно справедливо): «Мы не знаем, по какому праву мы здесь, у кормила, сидим, но мы тут оказались по историческим причинам, и сейчас у нас тут так всё хорошо получается!» Проблема в том, что современное китайское общество в весь этот декоративный марксизм-ленинизм не верит ни на грош. Но поскольку у власти всё получается невероятно хорошо, стабильность в стране существует.

Я уже говорил о неравенстве, о коэффициенте Джини. В Китае доля городского населения 45%, это 600 млн человек, четыре России или чуть побольше. А кроме того, там есть мигранты - китайские гастарбайтеры, 130 млн человек, они приехали искать работу в Шанхай, в Пекин, в прибрежные города (и в поселки тоже, но чаще - в города). Приехали из бедных деревень. Пока это не является социальной проблемой только по одной причине. Бешеные темпы экономического роста ведут к тому, что уровень жизни растёт у представителей всех социальных слоев. Он растёт по-разному, с разной скоростью, но растёт. Молодой финансист в Шанхае думает, что он будет себе покупать - «Порше» или всё-таки «Ягуар»? А тем временем бедный крестьянин в далёкой провинции осознает, впервые в жизни, что теперь он может позволить себе даже не велосипед с моторчиком, а настоящий мопед. И тот, и другой счастливы. То есть уровень жизни растёт практически у всех, хотя разрыв между слоями тоже возрастает. Но происходит это только, поскольку экономика работает, поскольку китайский велосипед стремительно несется вперед. Если велосипед затормозит (а он пока не тормозит!), то будут большие проблемы политического свойства.

Пока же велосипед несётся вперёд. Несколько дней назад опубликована официальная статистика по состоянию экономики Китая в прошлом году: кризис привел к сокращению экспорта на 13,7%, но при этом рост ВВП составил плюс 8,7%. Короче, китайцы опять вывернулись, как и в 1998-м году, во время азиатского кризиса. Однако проблема в том, что рано или поздно Акела может и промахнуться.

И вот тут-то могут начаться очень серьёзные проблемы, потому что в стране, несмотря на всё происходящее, на все успехи, существуют оппозиционные идеи, несколько оппозиционных идеологических комплексов. Если магия экономического успеха исчезнет, то сторонники этих идеологических пакетов могут заявить: «Мы знаем, как надо, наша идеология описывает ситуацию более адекватно, чем откровенно лицемерный как-бы-марксизм Дэн Сяопина». Кстати, почти всё, что я говорю о Китае, относится и ко Вьетнаму. Несмотря на высокую степень взаимной нелюбви, Вьетнам и Китай очень похожи.

Мы имеем три группы, которые могут бросить политический вызов современной китайской стабильности. Речь идет не об организованных политических группах, хотя и такие тоже есть, а о некоторых идеологических комплексах, которые достаточно широко распространены в стране. Во-первых, это эгалитарные настроения, массовый, народный эгалитаризм. Иногда он проявляется в форме причудливых сект, а иногда даже в форме неомарксизма, который в последнее время превращается в заметную, хотя и всё равно маргинальную силу в стране. Во-вторых, это либерально-демократическое движение. О нём известно лучше всего и больше всего, так как оно ориентируется на западные ценности, понятные западным СМИ, о нём много пишут, пиар ему делают. В-третьих, это национализм.

Сейчас все три группы довольны существующими тенденциями. Народ ворчит на неравенство и коррупцию, иногда напрямую выступает против властей, но в целом доволен ощутимым и непрерывным улучшением материальных условий жизни. Люди, которых беспокоит демократия, которым нужна демократия, могут вспоминать о Тянаньмэнь, но всё равно диктатура в Китае вялая и с каждым годом всё более либеральная, так что очень многое из того, за что могли при Мао просто убить, сейчас сходит с рук. Ну, и сторонники националистических идей (пожалуй, самый влиятельный из этих идейных комплексов) недовольны марксистской фразеологией, псевдо-интернационалистической, но они видят, что Китай, так сказать, «встаёт с колен», активно и агрессивно продавливает собственные державные интересы, и это им нравится. Но всё довольство, повторяю, может существовать только потому, что удается поддерживать высокий темп экономического роста. Так что пока ответа на вопрос, полностью ли преуспела Восточная Азия в модернизации, у нас нет. Хотя успехи впечатляют. Но всё равно будущее региона, будущее его главной страны, Китая, остаётся неопределенным.

Ну и последнее замечание. Часто спрашивают, можно ли приложить опыт Восточной Азии к России. Нет, нельзя. В своём успехе восточноазиатские авторитарные модернизаторы умело использовали специфические черты своих стран, своих обществ. Проблема в том, что таких черт в обществе российском нет вовсе. Во-первых, ставка была сделана на традиционное или полутрадиционное крестьянство, которое на начало рывка составляло примерно три четверти всего населения в этих странах и было при этом бедным, готовым работать буквально за три чашки риса и кусок рыбки в день. Такое крестьянство в России тоже было когда-то, но его давным-давно нет. Во-вторых, важную роль сыграла высокая трудовая культура, способность, получив соответствующее распоряжение, спокойно и систематически «копать от забора и до обеда». Рабочие, которые не просто готовы работать, но и добросовестно по инструкции. Сказано ему завернуть гайку на два с половиной оборота, вот он стоит и завёртывает гайку за гайкой, и каждую более или менее на два с половиной оборота. Где такая рабочая сила в России? По крайней мере, где она в массовом количестве? Я уж не говорю о минимальном доходе, за который человек в России в принципе согласиться работать. Я уж не говорю о коррупционных и прочих запросах чиновничества. В общем, модернизация Восточной Азии - эпизод интересный и поучительный в смысле общего образования, знать о нём надо, но вот скопировать его на просторах восточноевропейской равнины, полагаю, нельзя никак.

polit.ru

Трудности в модернизации развивающихся стран. В 1950-1970-е гг. развивающиеся государства, которые обладали ресурсами сырья и энергоносителей, особенно нефти, получали прибыль от их экспорта в индустриальные страны. С переходом развитых стран на стадию информационного общества они освоили выпуск более дорогой наукоемкой продукции. Это привело к повышению цен на готовую продукцию.

Другим источником трудностей развития стал рост численности населения стран Азии и Африки, что создавало массу проблем. Миллионы молодых людей вступали в трудовую, жизнь не имея образования и квалификации. В городах развивающихся стран безработица достигает 50%.

Рост численности населения стал источником неразрешимых трудностей. Падение уровня жизни, безработица вели к обострению социальных межэтнических, межконфессиональных проблем. Внутренняя нестабильность отталкивала зарубежных инвесторов и затрудняла привлечение иностранного капитала для осуществления модернизации экономики.

Особенности модернизации в странах социализма и социалистической ориентации. Наиболее сложные проблемы возникли в странах, которые в 1970-1980-е гг. развивались по пути социалистической ориентации - Анголе, Эфиопии, Мозамбике и др.

• 1. В 1990-е гг. была свернута, а затем прекратилась поддержка режимов этих стран со стороны России.
• 2. Финансовые центры Запада с подозрительностью относились к бывшим союзникам СССР, воздерживались от вложений капитала в их развитие.
• 3. Вбольшинствестран социалистической ориентации произошла смена политических режимов, которая сопровождалась гражданской войной, столкновениями с соседними государствами. Это усугубляло экономические проблемы, тормозило процессы модернизации.

В группе государств Азии - Китае. Северной Корее и Вьетнаме - командно-административная социалистическая модель развития оказалась близка их историческим традициям. Черты их развития во многом были сходными. Китай и Вьетнам показали возможность постепенного, направляемого сверху отхода от экономически малоэффективной модели командно-административного управления экономикой.

С конца 1970-х гг. в Китае стали развиваться рыночные реформы, сократилась численность вооруженных сил, приоритетом оказалось производство потребительских товаров. Привлекался иностранный капитал, созданы свободные экономические зоны, предприятия получили хозяйственную самостоятельность и др. При этом компартия Китая сохранила за собой руководящую роль в политической жизни страны. Эти меры сделали Китай одной из наиболее динамично развивающихся стран мира. Такого же типа преобразования осуществлялись во Вьетнаме.

Опыт новых индустриальных стран. Для государств Азии имел опыт ускоренного развития Южной Кореи, Тайваня, Сингапура, Гонконга.

Сингапур и Гонконг. В этих государствах существовали развитие портовые службы, индустрия бизнеса и развлечений. Благодаря притоку зарубежных капиталов и наличию дешевой рабочей силы в них создана современная промышленность, выпускалась высоко технологичная продукция, предназначенная для экспорта.

Южная Корея и Тайвань находились в особых условиях. Когда они были колониями Японии, здесь была создана система обслуживания тылов своих войск - зачатки промышленности и транспортную инфраструктуру. После завершения гражданской войны в Китае и войны в Корее (1950-1953), в Южной Корее и на Тайване были развернуты контингенты войск США. Не вмешиваясь в политическую жизнь, они играли роль гарантов внутренней стабильности.

Для Южной Кореи ещё в 1960-е гг. были характерны самая большая продолжительность рабочей недели, (54 час.), запрет на деятельность профсоюзов и на забастовки. Продуманная налоговая политика, скупка лицензий, технологий обеспечили усиление позиций национальных корпораций, успешно вторгнувшихся на рынки развитых стран не только с продукцией легкой и текстильной промышленности, но и автомобилями, компьютерами, бытовой электроникой. Появление внутренних факторов стабильности открыло путь к демократизации, позволило провести в 1993 г. свободные президентские выборы.